С 18 по 22 марта в Абакане, в спорткомплексе имени Н.Г. Булакина, прошли первенство и чемпионат Сибири по плаванию. Гостем соревнований был двукратный олимпийский чемпион Денис Панкратов.

Ох уж этот допинг!

Встреча с ним прошла в училище (техникуме) олимпийского резерва. Тема: «Допинг в спорте».
— В антидопинговых правилах никого нельзя прощать. Простишь одного, и тут же выстроится целая очередь из людей, которые в такой же ситуации были дисквалифицированы. Главное правило — если в крови человека наличествует запрещённый препарат, это дисквалификация. Речь идёт только о его сроке, — объяснял Денис Владимирович. — Моя карьера пришлась на конец 80-х — начало 90-х годов. А Всемирное антидопинговое агентство (WADA) организовано в 1999-м. До этого борьба с допингом была очень странная, непоследовательная, эпизодическая.
Помню чемпионат мира… На разминке подплываю к бортику и вижу девушку, у которой на лице раздражение от бритья. После этого смотрю на наших девчонок и думаю: «Как вы будете с ней соревноваться?» Вот это честно?
Незадолго до Олимпиады 1996 года начало действовать правило, согласно которому даже если ты устанавливаешь рекорд мира, тебя могут не проверять на допинг. На конгрессе международной федерации плавания решают это пресечь. В итоге выходит новое правило. Согласно ему все рекорды фиксируются после допинг-контроля.
Конгресс, условно говоря, проходит 1 марта, остаётся две недели на вступление его в силу. А 6-го я устанавливаю рекорд на этапе Кубка мира во Франции. И нахожусь в непонятной ситуации, потому что у шестерых берут пробу на допинг, у меня нет. Иду на допинг-контроль: объясняю, что существует новое правило, а так как я установил рекорд мира, возьмите пробу. Не хотят. Я опять за своё: «Возьмите пробу, я хочу, чтобы вы это сделали». Нет — и всё. Я же драться с ними не буду.
На следующий день устанавливаю ещё один рекорд мира, и у меня опять не берут пробу на допинг. Понимаю, что с офицерами воевать бессмысленно, подхожу к представителям низшего ранга международной федерации плавания. «Вот такая ситуация, — объясняю, — два рекорда мира, и ни одного подтверждения, что я не употреб­лял допинг». На что мне один из представителей федерации говорит: «Денис, ты уже замучил всех. Мы тебя знаем вдоль и поперёк. Мы тебе верим, оставь нас в покое». «Но правила есть правила». — «Я это возьму на себя», — слышу ответ. «Хорошо», — смирился я. И каково было моё удивление, когда, приехав из Парижа в Москву, первое, что узнал из телевизора: «Рекорды Панкратова аннулированы из-за допинга». То есть без подтверждения допинговой комиссии мои рекорды мира не зафиксировали.
И после этого меня стали проверять на допинг каждые три дня на протяжении полугода, предшествовавших Олимпийским играм. В каких только экзотических местах я не проходил допинг-контроль. Общественный туалет в аэропорту. Бывало, и домой приезжали, и к нам на тренировочную базу. Происходило это и в других странах — где угодно.
Перед Олимпиадой, недели за две-три до старта, схватил лёгкую простуду. Казалось бы, лечись простыми всем известными медикаментами. Но наши врачи отказались. Это сейчас ты можешь зайти на сайт ­РУСАДА, вбить название препарата и узнать, можешь ты им пользоваться или нет. А если позвонить на горячую линию, тебе предложат аналогичный запрещённому, но разрешённый. В то время такого быть не могло. Тем более мы во Франции, наши врачи список запрещённых препаратов не знают. Вот врач мне и говорит: «Я тебя лечить не буду, потому что меня потом обвинят во всех смертных грехах». Лечился народными средствами — мёд, лимон. А температура воздуха в бассейне — плюс 10 — 15 градусов. Естественно, у меня начался трахеобронхит. Обратились к иностранным специалистам, те: мы — обычные врачи, можем прописать препарат, но ты же спортсмен, у вас там свои ограничения, ещё и обвинят нас в желании подставить русского.
К выступлению на Олимпиаде я так и не вылечился. Приехал с кашлем и выиграл почти что случайно. Заплыв, который стал для меня золотым, был между двумя приступами кашля — перед выходом на старт и после. И я на 100 процентов уверен, что тот финал чистый. А в наше время уверенности ещё больше. Потому что знаю, как работает эта система.

А надо верить в себя

— В своё время я был на обучении в РУСАДА. Специалисты рассказывали, как они работают, как происходит анализ полученных результатов. Как они приезжают и проверяют конкретного человека. Реагируют даже на звонки: такой-то спортсмен принимает допинг. А он себя зарекомендовал, ни в чём таком не был уличён, имеет шансы на победу в ближайших соревнованиях. По звонку приедут. И если окажется, что это наговор, спортсмен чистый, тогда под подозрение подпадёт звонивший, его внесут в чёрный список и начнут внимательно за ним приглядывать. Так работает отдел дознания.
Однажды на соревнованиях я стал свидетелем следующей картины. Действующая чемпионка страны готовится к заплыву. К ней подходит человек и говорит: «Вам надо сдать пробу на допинг». Та начинает кричать: «Я не пойду! Мне надо плыть!» Понятна её реакция — с минуты на минуту старт. Ну а допинг-офицер тут же заполняет протокол об отказе, и всё — её выступления уже никого не интересуют, четырёхлетняя дисквалификация.
Что мешало спокойно сказать: «У меня заплыв»? На 100 процентов уверен, что допинг-офицер сказал бы: «О'кей, сдадите позже».
Он будет ходить за вами по пятам, чтобы вы не смогли сманипулировать с пробой. Но в точно такой же ситуации окажутся ваши соперники. По требованиям «разбег» между церемонией награждения и сдачей пробы — до шести часов. А там вменяемые люди, дадут и больше отведённого времени в случае необходимости.
Но есть и другие истории. Мы же понимаем, что допинг-офицеры — не спортсмены, не специалисты. Они не понимают нашей специфики. На одной из лекций перед нами выступал человек, который с гордостью сообщил о дисквалификации спортсмена. Прошли соревнования по тяжёлой атлетике — штанга. Всё заканчивается в 16 часов, а вылет самолёта домой в 20.00. К нему подходят допинг-офицеры: «Надо сдать». «О'кей, но у меня в восемь часов самолёт». — «Успеем». Он приходит на допинг-контроль, но у него ничего не получается. Он садится, ждёт один час, другой, пытается опять. Безрезультатно. А время уже 19 часов. «Ребята, мне в аэропорт пора. Вы мне оплатите билеты, если я опоздаю?» — «Нет у нас такой возможности. Но мы можем проехать с тобой в аэропорт». Едут с ним, но и там не получается. Что они делают? Оформляют отказ. Четыре года. Потому что считают, что человек специально тянул время. Потому что чисто физиологически за три часа ожидания он всё равно должен сходить в туалет.
И тут все сидящие в зале начали кричать: «Вы что делаете? Вы знаете, что такое обезвоживание организма? Вы знаете, как вообще бывает на Олимпийских играх?» А бывает так: завершились соревнования, условно говоря, в шесть часов вечера, все дружно пришли на допинг-контроль, а ушли оттуда в шесть утра. Потери настолько большие, что организм даже при условии, что человек пьёт воду в больших количествах, не восполняется, в его мочевой пузырь реально ничего не поступает. Надо ждать, когда организм насытится. И, судя по всему, парень из тяжёлой атлетики попал в такую ситуацию. А его дисквалифицировали. Чуть ли не до драки дошло тогда.
Я понимаю, почему спортсмены принимают допинг. Это скорее от отчаяния. Но дело в том, что человек, который хоть раз его попробовал, перестаёт быть спортсменом в душе. Почему? Он не верит, что может чего-то добиться. Я видел таких ребят в те годы. В ту пору можно было проскочить незаметно. И до чего дошло: человек приезжает на чемпионат мира, он готов, но не верит в свои силы. Подходит к своему тренеру: «Дайте мне хоть что-нибудь, хоть аскорбинку, но скажите, что это допинг». И что это за спортсмен? С такой психикой и жить тяжело. Человек ломается. Он и за пределами бассейна ищет каких-то лёгких путей. Сложно чисто психологически верить в себя.

Как можно тренироваться?

— Не вызывают ли у вас вопросы результаты Майкла Фелпса?
— Вы видели Майкла Фелпса? Как он выглядит? Для плавания он сложён идеально. И вот это идеальное телосложение помножьте на феноменальную плавучесть. У обыкновенного человека ширина аорты — один сантиметр. У Фелпса — четыре. А чем шире аорта, тем больше крови насыщается кислородом и проходит через ваш организм. Вы дольше можете работать за счёт внутренних резервов. Этого человека затренировать невозможно. Вы начинаете вместе на одинаковой скорости плыть. Но через минуту вы устаёте, а он как будто только что стартовал.
Вы знаете, что у него перепонки между пальцев? Важная деталь. А если к этому добавить аутизм… Тут плюс в чём: вы волнуетесь перед стартом, он нет. Если всё это сложить, скажите, как у него можно выиграть? Практически никак. Но знаю людей, которые выигрывали.
На Олимпиаде 2008 года он побил рекорд, установленный Марком Спитцем в 1972-м. Человек семь раз стартовал и семь раз становился олимпийским чемпионом. Фелпс в 2008-м выиграл восемь (!) золотых медалей. Три из них пришлись на эстафету. Не менее сильные ребята уступили ему место, чтобы он стал легендой. Американцы делали свою звезду, отодвинув амбиции потенциальных олимпийских чемпионов. Надо было побить рекорд. Он это сделал. 23-кратный олимпийский чемпион — действительно герой.
Принимал ли он что-нибудь? Учитывая, что он аутист, какие-то дополнительные препараты ему были разрешены. Это не афишируется. Я уж не говорю про его трёхмесячную дисквалификацию за марихуану.
Я однажды видел, как тренируются китайцы… Мы приехали на игры военнослужащих. И прибыла сборная Китая по прыжкам в воду. Мы жили в казармах. Просыпаемся в восемь утра, а на улице что-то происходит. Выглядываем, а там китайские спортсмены проводят тренировку — крутят сальто.
Завтрак. Мы час ходим из угла в угол. А они крутят сальто.
Идём на тренировку. Наблюдаю за китайскими прыгунами с высоты. Пока китаец сделает три прыжка, наш — один, потому что он прыгнет, постоит под душем... При их конкуренции... Представьте миллиардный Китай. Допустим, плаванием занимается 10 процентов населения. Сборная Китая — 40 человек. Колоссальная конкуренция! Какое напряжение им нужно выдерживать! Вы знаете, что в Китае несколько сотен училищ олимпийского резерва? Практически в каждой провинции по всем видам спорта. Я считаю, что все успехи Китая, за исключением тех, что были на Олимпиаде 2008 года, зиждятся на каждодневной работе. Другое дело, что раздражение от бритья на лице, о чём я говорил, было у китаянки.
Наверняка у них есть методы, которые ещё не вычислены. Но это не массовые случаи. Иначе всё было бы уже на виду. Антидопинг работает очень быстро. Во всяком случае специалисты в этом заинтересованы, иначе вся работа бессмысленна.
Я всегда ратовал за то, чтобы антидопинг брали до старта, а не после. Любой чистый спортсмен заинтересован в том, чтобы все находились в равных условиях. Зачем мне золотая медаль через два года, к примеру. Современные методы позволяют выявить допинг в течение нескольких минут. Столько крови из тебя выпьют! Представьте, 16 проб — это, считай, литр крови потерял.

— Нужны ли тренировки три раза в день?
— Я сам так тренировался два года и выиграл этап Кубка мира. Это отдельная история. Давайте не забывать, что спорт — это в первую очередь про одарённость. Бог дал. И если ты не используешь свой талант, это предательство перед Создателем, перед своей жизнью, перед своими детьми. Я видел ребят, которые в силу звёздной болезни, раздолбайства разбазаривали свой талант. Они могли выйти на другой уровень, но не использовали собственные возможности. Его Бог в маковку поцеловал, а он так себя ведёт.
С другой стороны, я видел и таких ребят, которые тренируются с утра до вечера, и это не приносило успеха. Здесь уже другая история.

— Много ли вы уделяли времени тренировкам?
— В 1996 году я выиграл Олимпийские игры на 100 и 200-метровой дистанциях ­баттерфляем, в эстафете 4 по 100 метров — серебро. С 1994-го по 1996-й у меня было три выходных. Они пришлись на поездку в поезде между Москвой и Волгоградом. Объём 18 километров в день — это нормально. Рекорд — 29 за четыре тренировки. Самая любимая серия — 8 по 800 метров прогрессивно баттом.
Расскажу историю. Был у нас соперник — француз Франк Эспозито. Он старше меня. Бронзовый призёр Олимпийских игр 1992 года, многократный чемпион Европы.
Мы приехали на сборы во Францию. Он нам звонит: можно с вами потренируюсь? Тренер: «Вот дорожка, Франко, пожалуйста». Мы дельфинисты, но основная подготовка кролевая. В итоге тренер нам даёт 10 по 400 метров (прогрессивная). Мы начинаем — он за нами, прибавляем — он рядышком. Ещё прибавляем — не отстаёт. Ещё больше увеличиваем темп. У него язык на плече. И тут тренер говорит: «А теперь полтинничек максимально». Вечером у Франко температура — 38. На тренировку он к нам больше не пришёл — вопросы, кто сильнее, можно ли обыгрывать Панкратова, его уже не интересовали, хватило одного раза. И это при том, что мы были не под нагрузкой.
Похожая история произошла с американцами. Я тогда входил в состав юношеской сборной СССР. Тренировались на каком-то этапе сборов вместе. Посмотрели, как они это делают (тренировки в 12 часов и 8 вечера каждый день), нам не понравилось — объём ради объёма. Мы им предложили: два дня — как они, а один — как мы. Начинаем одновременно заниматься, а они на каком-то этапе уже сдыхают.
Самое интересное, что это те люди, которые любят плыть 1500 метров вольным стилем. Плыли они не лучше нас тогда. 16,30 показали лучшее время. У нас было 15,30.
Но проходит два года, и один из этих американцев становится призёром чемпионата мира — 14,40. Как это может быть? Не знаю. Говорили, много тренируются. Я не заметил. У нас 14,40 два человека за всю историю проплыли.
Может быть терапевтические исключения. К этому я нормально отношусь. Представьте вы астматик, при всех хи-хи, ха-ха, и это касается вас. У нас в группе реально была девушка, болеющая астмой. Ей было 16 лет, когда она умерла. На пошла на День города, но забыла свой препарат. Когда скорая приехала, было уже поздно. Я не против астматиков, пусть занимаются… Им за это надо памятник поставить. Для излечения от астмы, кстати, плавание считается лучшим видом спорта.
Ещё одна история про то, кто и как готовится. Я был в Австралии в 2000-х годах. Помню, зашёл в бассейн, а там в 50-метровой ванне первоклашки баттом засаживают очередную серию. Меня это возмутило: зачем заставлять малышей так надсажаться? Ко мне подошёл человек и объясняет: «Ты не понял, это не спортивная секция, это урок физкультуры в обычной школе». То есть у них три урока физры в неделю. Один в бассейне. Они все умеют плавать баттерфляем. Мало того, они в первом классе шарашат серию баттом за 25 минут. У нас в сборной не все проплывут. Я вообще не представляю, как мы у них выигрываем. Но чудеса случаются. Такой вот у них всеобуч по плаванию.

В чём уникальность?

— Многие вас называют уникальным спортсменом, умевшим проплывать огромные «куски» дистанции под водой. Это вам дано от природы или итог ежедневных тренировок?
— До 1995 года я был обычным дельфинистом, не нырял. И для большинства пловцов ныряние неприемлемо, потому что это гипоксический удар, ты сбиваешь дыхание, начинают включаться другие механизмы. Тебе тяжелее, когда ныряешь. Но в 1995 году я установил два рекорда мира на 100 и 200 метров баттом. И уже не то чтобы скучно стало плыть, хотелось какого-нибудь шоу. И всё началось со спора с тренером: смогу ли я пронырнуть 10,5 секунды. Пронырнул. И возник вопрос: если я пронырнул 10,5, то зачем выскакивать на поверхность? Это же интереснее, прикольнее. В 1996 году собирались люди на трибунах, чтобы на это посмотреть. Такой вот элемент шоу. Я был лучшим пловцом 1995 — 1996 годов. И всё это держалось на рекордах мира. Не скромно прозвучит, и тем не менее, на мой взгляд, я был самым узнаваемым пловцом того времени.
Потом мы придумали, как это сделать своим преимуществом. Когда ты уходишь глубоко под воду и опускаешься на два метра, тебе надо точно так же успеть выскочить. Когда ты уходишь вниз не настолько глубоко и постепенно поднимаешься, то правильнее выходишь из воды и «ложишься на технику».
В принципе я мог бы с точно такой же скоростью плыть на поверхности, не только под водой.
Я не лучше всех нырял, просто сделал это первым. В 1997 году я приехал на чемпионат Европы. Нырныл, а вынырнул седьмым. Меня уже опережали все. Ребята довольно быстро всему научились.

— И тем не менее нахождение под водой ограничили законодательно.
— Официальная версия такая: долгое нахождение под водой влечёт за собой гипоксический удар, возможна потеря сознания с необратимыми последствиями. Мне потом говорили: кому-то не понравилось, что есть человек, который выигрывает все дистанции с рекордом мира. Мне тогда принадлежали рекорды мира на всех шести дистанциях (показанное время на 200-метровке не могли превзойти более пяти лет). Казалось бы, тотальное преимущество. Что с этим делать? Давайте попробуем ограничить. Ограничили. Я к тому моменту уже завершил спортивную карьеру.

Фаворит

— Денис Владимирович, какова цена медалей?
— 20 лет работы по большому счёту. Когда я пришёл на первое занятие, мой тренер, 20-летний специалист, заявил на родительском собрании: среди вас сидит олимпийский чемпион. И с этим мы шли 20 лет. У меня не было такого, чтобы прижимал к сердцу олимпийские медали. Даже не знаю, где они сейчас. Но я знаю, что являюсь двукратным олимпийским чемпионом, и это определённое состояние души. Это придаёт мне сил и уверенности.
Если бы я не занимался профессиональным спортом, чувствовал бы себя намного хуже. Профессиональный спорт учит как минимум принимать своё тело, как максимум разбираться в химических и физических особенностях собственного организма.

— Есть такая медаль, за которую пришлось очень сильно побороться?
— Та, что первая на Олимпиаде. Да, я ехал явным фаворитом, но то, что это главный день в твоей жизни, сказывалось. Была ситуация, когда я мог проиграть. И все прежние успехи стали лишь этапами к главной победе. И все победы, что были позже, не шли ни в какое сравнение с ней ни по ценности, ни по важности…
Ты понимаешь: чтобы достигнуть главной цели, необходимо выполнить норматив, попасть в состав сборной региона, страны, обязан выполнить определённый объём работы. Спорт — это большая школа жизни. Он даёт больше опыта, чем школьные уроки.

Прямой эфир? Как рыба в воде

— Работа комментатора. Она тяжёлая для вас или вы чувствуете себя как рыба в воде?
— Я расскажу историю, а вы сами определите степень тяжести. В этом году завершил спортивную карьеру один человек. И пришёл он с такой мыслью, что дело это лёгкое — сидишь себе, рассказываешь о чём-то, оцениваешь результаты, тебе за это ещё и деньги платят. Хорошо. Посадили его со мной в прямой эфир. Первый день работаем — всё нормально. Вставляет свои пять копеек, где-то говорит, что я не прав, и так далее.
На следующий день, так получилось, опаздываю на трансляцию, пишу ему: «Начинай без меня». В общем, я опоздал на 40 минут. Захожу в комментаторскую. Слышу, темп явно не как вчера, уже еле-еле языком ворочает. Увидев меня, снимает наушники и выдыхает, откинувшись на спинку кресла: наконец-то можно передохнуть. На самом деле это всё-таки тяжело эмоционально. Нужно побороть волнение. Нужно следить за языком.
А если попадаешь в пару с Дмитрием Губерниевым, сложность в чём? Он говорит довольно громко. Просто орёт. И не только «Россия, Россия!», а всё на повышенных тонах. Это хорошо. Но мне каково? Рядом с ним тоже приходится два часа орать. К концу первого дня у меня голос садится всегда. На второй день прихожу с чаем или кофе. Надо, чтобы мои голосовые связки не умерли. К четвёртому-пятому дню ты более-менее с Димой на одном уровне. И всё заканчивается...
Бывают трансляции, когда ты один комментируешь два часа. Ты знаешь, какие дистанции, где какие паузы сделать. Планируешь свою речь. Здесь про Аню Егорову скажешь, здесь про Владимира Сальникова.
И вдруг с вами садится комментировать человек, у которого свой план на трансляцию. Ты планировал про Аню Егорову здесь рассказать, а он это сделал раньше. И когда возникает пауза, ты не знаешь, чем её заполнить.
До 2016 года я работал на НТВ+, Дима — на канале «Россия». Мы друг с другом не пересекались. И плавание, и лыжи комментировали в параллели. А в 2016-м нас посадили вместе. Прекрасно помню первый день: прихожу со своим талмудом записей, и он со своим. «И когда мы это всё расскажем? У нас же два часа, а не четыре». Ладно, первый день отмучились: друг друга перебивали, орали, говорили одно и то же.
Приходим на второй день. Без записей. Он такой: «А ты чего?» Я: «Да ты мне слово не даёшь сказать». Он: «Так я тоже не готов! Ты специалист, я тебе вопросы должен задавать». «Ладно, давай экспромтом». И второй день вроде прожили. И вот так уже восемь лет либо чемпионаты, либо Олимпийские игры… Но первый день всегда тяжёлый.
Дима на самом деле уникальный человек. Когда вокруг всё спокойно — ему плохо. Поэтому резонирует. Ему важно найти себе достойного соперника.
Биатлон не имел бы и десятой части той популярности, которая сейчас имеется, если бы не он. Благодаря Диме он стал поддерживаться финансово. Страна биатлон любит, спонсоры идут. То же самое он хочет сделать с лыжными гонками, но не всем это нравится. Кого-то устраивает вариант, чтобы они остались камерными.
А бывает ещё как? Человек футбольный матч откомментировал, лыжные гонки, а потом ещё и на плавание приходит и начинает: по шестой дороге, по восьмой воде. Я тоже, комментируя конькобежный спорт, возьми и скажи: «1500 метров вольным стилем». Нормально. Никто почти не заметил. Ржали, конечно, всем стадионом, но что делать.

Когда много знаешь…

— Почему вы не стали тренером?
— Последний год перед Олимпиадой я тренировал себя сам. Мой опыт, знание моей физиологии позволяли готовить себя без чьей-либо помощи.
Когда я завершил профессиональную карьеру, три европейских спортивных клуба предлагали мне должность тренера. Я мог тренировать действующих чемпионов мира. Если бы тогда уехал за границу, то, вероятно, стал бы тренером. А я переехал из Волгограда в Москву, принял решение стать комментатором.
Почему не работаю со спорт­сменами? Я слишком много знаю. Знаю, как это тяжело, как это всё работает. Не всегда согласен с тем, что советуют спорт­сменам тренеры. Но они верят. Они хотят. Они заряжены на результат! Я могу быть консультантом. Заставлять ребёнка делать то, что в 90 процентах не принесёт успеха… А я знаю, что не принесёт. Задумайтесь, сколько человек участвует в чемпионате России? А выигрывает на дистанции один, остальные, получается, проигравшие.
А если начну тренировать, то я же должен выигрывать вместе со своим подопечным. То, что мы двинемся в правильном направлении, сомнений нет. Но я не смогу гарантировать человеку золотые медали. Я не готов видеть разочарование своих подопечных. Даже не представляю, как мы с ним после проигрыша увидимся. Я не выполнил свою часть контракта. Правильно? Тренеры, которые на это решаются, золотые люди. Они знают как вести себя дальше, как выстраивать тренировочный процесс в случае победы и в случае поражения.
А самое главное — тренер знает физиологию своего воспитанника. Знает его лучше, чем родители. Родители ребёнка любят, а тренер напрямую зависит от его результатов.
Умные тренеры не стеснялись говорить любому спортсмену, что он бездарь, лодырь, тебе здесь ему не место. Зачем? Если человек слабый, то уйдёт и найдёт себя в чём-то другом, а сильный постарается доказать, что наставник не прав. За счёт этого тренер помогает развивать бойцовские качества. Он может чего-то не понимать, не знать, поэтому спортсмен должен доносить до тренера свои чувства, мысли, рассказывать о своём состоянии. Только в тандеме можно чего-то достичь.
Мой старший сын занимается плаванием. Младшие ещё не доросли. Был случай, когда я ему помог. Смотрю, он что-то прям загоняется. Хмурый. «Что такое?» — «400 метров вольным стилем» — «И?» — «Я не знаю, как плыть. 200 — могу, сотню — да. А 400 метров вольным стилем никогда не плавал. Я не знаю, как раскладываться». — «Что вам тренер говорит?» — «Ничего не говорит. Прыгнул и понеслась, на сколько сил хватит». — «Давай я тебе завтра расскажу, как плыть». На следующий день говорю: «400 метров вольным стилем плаваются очень просто. Первую стометровку начинаешь как хочешь, а на второй сотне чуть прибавляешь. На третьей ты прибавляешь так, чтобы устать». — «И?» — «И — всё». — «Я не понимаю». — «Ты начинай плыть, там разберёшься».
День соревнований. Дают старт, прыгают в воду. Все жахнули. Мой начинает медленно. Сотню проходит, те начинают уставать, мой прибавляет. Отставание уменьшилось. Вторая сотня — ещё прибавил, третья… Те начинают сбавлять, он их догоняет. И тренер такой: «А этот откуда взялся? Он же вроде мёртвый был совсем». И вот остаётся последняя сотня. Все позади, у моего глаза вот такие: он — лидер. Короче, выигрывает заплыв, улыбка от уха до уха. «400 вольным — моя любимая дистанция!»
Рассказать, как это надо делать — да, я понимаю. Но он выиграл первенство школы. Другие просто не знают, как плавать 400 метров вольным стилем. И у него был допинг в моём лице. Человек, который всё рассказал. А приедет он на чемпионат Москвы, где есть тренеры, знающие как раскладываться на дистанциях, и не факт, что он выиграет.
И когда он пришёл ко мне и сказал, что он не хочет заниматься плаванием, я задал только один вопрос: «А почему? «Знаешь, пап, у вас в плавании работать надо, а я ленивый».
Лень — это тоже хорошее качество. Ленивый — это тот человек, который точно не станет переделывать. Я страшно ленивый. Если вы меня не теребонькать, я весь день на кровати пролежу. Моя система какова: я один раз приду и сделаю так, чтобы тренер от меня отстал и не заставил переделывать. А у меня были такие тренировки. Надо проплыть семь дистанций, а ты делаешь это шесть раз. И у тренера вожжа под хвост попала. «Вы всё не так сделали, давайте заново!» И у тебя 7 превращается в 13. Поэтому лучше сделать один раз нормально, а потом отдыхать, заниматься своими делами. Вот это я называю «настоящая спортивная лень».

— А вы сейчас плаваете?
— Нет. Мне не интересно. Наплавался в своё время. Тем более лишний вес. Как поплавок болтаешься. Раньше мог поднырнуть, удовольствие получить, а сейчас… Тут так-то руку дёрнешь неудачно — плечо сразу болит. Поэтому удовольствия от плавания ни-ка-ко-го. Но мышцы помнят.

— Ребёнок остановился, прогресса нет.
— Поменяйте дистанцию, поменяйте тренера. Что-нибудь поменяйте и посмотрите на результат.

Спорткомплекс впечатляет!

— Какие впечатления остались от спорткомплекса имени Николая Генриховича ­Булакина?
— Меня больше всего впечатлил легкоатлетический манеж. Да, может, не хватает мест на трибунах, но, с точки зрения тренировочной базы, ничего лучше я не видел. Манежи ЦСКА, Олимпийского центра имени братьев Знаменских, Волгоградской государственной академии физической культуры явно уступают вашему.
Что касается игрового зала. Ожидал увидеть площадку на два поля, увидел на три. Тоже впечатлило.
Бассейн. 50-метровая ванна — это хорошо. Мне сказали, два метра. Достаточно глубокий. Это даже больше, чем в среднем по стране, обычно 1,50 — 1,80. Для проведения чемпионатов России, Европы, мира этого, конечно, недостаточно, необходимо наличие двух 50-метровых ванн и мест на трибунах должно быть больше тысячи. При желании вопросы эти можно решить. Но надо ли?
Если школа станет давать результаты стабильно, вы можете оказаться одним из центров плавания в России. Если будете успевать создавать условия для приезжающих, для своих, то вообще замечательно.

Записал Александр ДУБРОВИН