Вернувшийся этой осенью в Абакан с гастролями спустя семь лет цирк «Золотой дракон» окунул в воспоминания. Леопарды, медведи, обезьяны, заезжающий на человека по доскам джип... Всё это проплывёт перед глазами, но в большей степени вспомнится разговор с Евгением Кимом, директором «Золотого дракона». И спустя семь лет Евгений Фритович, пусть и внешне изменился, но восточного шарма, харизматичности точно не растерял.

Что изменилось за семь лет?

Евгений Ким приглашает в свой дом на колёсах. И в очередной раз невольно ловишь себя на мысли: вовсе не надо ощущение достатка измерять количеством квадратных метров. Да, всё вроде по минимуму, но если разобраться — как раз в меру, нет ничего лишнего.
— Что изменилось за эти семь лет? — Евгений Фритович задумывается на несколько секунд, будто пытаясь отобрать зёрна от плевел. — Мы объехали практически всю страну, сделали круг. Поработали в Казахстане, Киргизии. Создали новый цирк три года назад. Всё новое: шатёр, зал, вход. Разрослись, и животных у нас заметно прибавилось: леопарды, пантеры… Сейчас трое хищников и малыш. Потеряли одну пантеру (умерла от рака), леопарда (старенький уже был)… В прошлом году хотели купить кого-нибудь, но так как не работали — денег нет.
— Это всё такое же дорогое удовольствие, — пытаюсь развить тему.
— Цены на животных в последнее время упали. И связано это в какой-то степени с выходом в 2018 году 498-го федерального закона об ответственном обращении с животными, там указаны все требования по их содержанию. Если раньше леопарда можно было купить за 350 тысяч рублей, то сейчас — за 200. Цена на пантеру до полутора миллионов доходила.
— Обезьяны остались. Ваша любимица Алиса с вами?
— С нами. Обезьян стало шесть, кошек — 15, собак — 24, лам — четыре, три пони.
— Дела только-только пошли в гору — и вдруг коронавирус.
Евгений Ким делает акцент на том, что цирк во все времена нацелен на развитие. Но бывали, да, периоды, когда приходилось совсем уж тяжко. Коронавирус, как и 90-е годы прошлого века, заставил подзатянуть пояса.
— 15 месяцев сидели без работы в Улан-Удэ. Если какие-то регионы частично открывались, то нам не повезло. В конце года государство помогло через министерство культуры, власти Бурятии нас поддержали — всем спасибо. Правда, в долги всё равно влезли, машины продали. Отбиваемся весь этот год. На носу опять такая же ситуация, — говорит он и как будто в воду глядит, потому что вскоре в Хакасии (да и в целом по стране) ввели локдаун. — Надеемся, что положение окажется не настолько плачевным. Многие мои коллеги уже закрылись — некуда ехать. В Сибири как-то полегче. А им взять и перепрыгнуть сюда сложно. Мне вот в Москву предлагали поехать работать, я расходы подсчитал: дорога из Улан-Удэ обошлась бы в восемь-девять миллионов рублей. Это просто нереально.
Особые впечатления в памяти у директора «Золотого дракона» оставил Казахстан. Проработали они там полтора года.
— Очень понравилось. Зарплаты те же самые, а расходы ниже, — и тут же практически выдыхает: — Вот реклама там! Особенно в Алма-Ате. Дорогущая, как будто ты в Москву приехал. «Я, — говорю, — не хочу вашу радиокомпанию покупать, мне рекламу надо разместить…» Цены, конечно, загибали ещё те.
С большим удовольствием говорит он и о коллективе, который заметно изменился за эти семь лет. Первые, кто меня интересуют, — семья Пекулиных, про которых писала газета «Хакасия». Тогда Геннадий и Наталья занимались дрессировкой медведей, теперь у них, как оказалось, свой цирк.
— Группа акробатов у меня из Киргизии, работает уже четвёртый год. Гимнастка из Барнаула. С кошками — сиамскими, бенгальскими — работает другая девушка. Собаки есть, но среди них текучка. Их век намного короче, — знакомит с цирковыми артистами Евгений Ким. — Клоун у нас новый. По­явился свой балет. Коллектив по сравнению с позапрошлым годом заметно уменьшился: было за 40 человек, сейчас — около 30. Но программа от этого ничего не потеряла.
Ушли — кто? Я распродал все тягачи, отказался от услуг шести водителей (выгоднее нанимать), оставил одного — где-то надо вагоны переставить, заняться ремонтом. Содержать одного дешевле, чем шестерых. Они же ещё и место занимают, и солярку не могут не тырить.
— Сын с вами не работает?
— Не сложилось у нас.
— Как и у вас с отцом, — вспоминаю я разговор семилетней давности.
— Конечно. Очень много ругались. Помогали мы друг другу сколько могли, но в итоге разъехались, тяжелее стало. Он растёт, и его самосознание, самооценка вместе с ним. А я же его постоянно воспитываю. Мне хочется, чтобы он был всё лучше и лучше. Подталкиваешь, что-то подсказываешь. В итоге это начинает раздражать. Теперь живём и работаем порознь — нормальные отношения. В этом году он открыл НКО, создал хоспис для диких животных. Такого за Уралом ещё нет, здесь он первый. У Дмитрия сейчас пять тигров.
— А не проще ему было уйти в другой цирк?
— Не получилось. Он был в Чите, когда пандемия началась. Предлагали работать в Москве, но никто не хотел вкладываться в транспортные расходы. Там больше миллиона нужно, чтобы два вагона доставить в столицу. Пока не жалеет, интересна ему вся эта организационная суета, новые знакомства.

Насколько это дорогое удовольствие?

— Последние три года мы стали дольше работать в городах. Цирк ярче, красивее — и программа более качественная. Зритель теперь идёт лучше на наши представления, — разъясняет Евгений Ким.
— Я заметил, вы продлили пребывание в Абакане.
— С Кызылом не срослось, едем дальше. На обратном пути у нас Саяногорск, Минусинск. Не прописывается в этом году маршрут. Нет резона вкладывать деньги. Вот в прошлом году перед пандемией начали работать, вложились основательно в рекламную кампанию, взялись одновременно «закручивать» два города… Деньги эти, естественно, пропали. Пришлось вытаскивать запасы, отложенные на весну. Последнее из кармана достали. В долги влезли очень здорово. Рассчитываемся потихоньку. Государству спасибо, простило нам те субсидии, которые давало.
Тяжело всё это. Кормление животных мне обходилось в прошлом году в 550 тысяч рублей в месяц. И это без учёта прививок (отдаёт сразу 150 тысяч), ветеринарного осмотра. Постоянно лекарства какие-то покупаем. Животных было за 60 голов, всегда кто-нибудь чем-нибудь болеет.
— То есть в общей сложности…
— Если не работать, то миллион рублей в месяц уходит. А если работать, всё зависит от количества выступлений, времени года, погоды. Если я летом плачу семь-восемь тысяч рублей в неделю за электроэнергию, то зимой 120 тысяч. Вот купили новые тепловые пушки. За час до выступления включаем, чтобы прогреть зал. Три пушки за час работы съедают 10 тысяч рублей.
— Да и живность чем попало кормить не станешь. У каждого своё любимое блюдо.
— Кто-то курицу любит, кто-то говядину. Конину все едят. Но у вас на рынке с кониной проблема. Зимой — постная свинина ещё хорошо идёт, живой корм — куры… Кроликов не даём, хотя считается, что надо. Хищники остаются хищниками. Они должны есть сырое мясо. Даже если нужна по нормативам морковь. Но попробуйте кошку накормить морковкой.
— Некоторые собаки любят морковку.
— Есть такие. У меня были собаки-пылесосы, которые ели буквально всё. Была ещё одна китайская хохлатая. Так та вообще — как акула, сметала всякую дрянь, в том числе несъедобную. Мы один раз наварили еды в кастрюле и поставили на пол остужаться. Приходим — всё съела. А кастрюля в два раза больше её по размеру. Так мы к ней прикоснуться боялись — не дай бог лопнет. А в цирке не смогла работать — зрителей боится. Пришлось отдавать в добрые руки, — рассказывает он, беря телефон. — Две обезьяны у нас между собой подрались. Вот теперь одну из них срочно нужно везти в больницу в Красноярск.
Переговорив по телефону, Евгений Фритович проводит экскурсию по своим владениям.
— А можно пофотографировать собак, кошек? — интересуюсь я, пытаясь перекричать собачий лай, который слышен из-за стены одного из «домов».
— Сегодня точно нет. Сейчас животных подготавливают к выступлению: моют, сушат.
— Вот видите, как всё интересно.
— Ничего интересного, это издевательство над людьми. Летом-то ещё ничего, а сейчас холодно. Горячую воду набирать надо. Зимой мы их реже моем, потому что меньше пачкаются. А осенью дожди прошли, они пробежались — лапы грязные. Не выпустишь же грязную собаку на манеж.
Собаки, кстати, занимают львиную долю времени по уходу. Ладно помыть, их ещё надо высушить, потом расчесать. Есть собаки, на которых уходит два-три часа. И это только на одну! Раньше Татьяна, супруга моя, одна справлялась. Сейчас у нас этим занимаются служащие по уходу за животными.

Какие профессии бы не помешали?

— Я в Абакане работаю пятый или шестой раз. Впервые я тут побывал в году 1988-м или
1989-м. И каждый раз в разных местах располагались.
— Не отмечаете флажочками на карте?
— Было в своё время желание. Но где ж найти такую стену, чтобы карту повесить. Иногда ведь в такие деревни заезжаем…
— Вы не пренебрегаете никакими местами…
— Мой отец вообще любил работать в деревнях. Расходов нет.
В прошлый раз мой партнёр отсюда, из Абакана, «привёз» сына.
— А парень-то уже подрос.
— Вон на велосипеде катается — шесть лет ему. Сейчас у нас в цирке двое детей. Много ребятишек — это весело и хорошо с одной стороны. Но я себя как вспомню… То костёр под цирком разжечь, то ещё как-нибудь похулиганить. Вы, что, спички в детстве с собой не носили? Быть пацанами — и как без этого? — смеётся мой собеседник. — Одна девочка у нас взяла документы родителей, положила в пакетик и, чтобы их не потерять, вырыла ямку и… закопала. Хватились не сразу, а когда документы понадобились. Пришлось возвращаться в Миасс.
Раздаётся телефонный звонок.
— Сынище, перезвоню, — говорит он.
Тот самый мальчуган на велосипеде подъезжает к нам.
— По кругу уже может гонять. Надо номер придумать — пусть деньги зарабатывает на мотоцикл, — не удерживаюсь от комментария.
— Он начал кататься лет с двух. Причём профессионально так выруливал.
— Будущий артист. В цирке будешь работать? — спрашиваю мальчика.
Улыбка во весь рот:
— Да.
— А кем?
— На ремнях.
— А почему на ремнях?
— Папа его работал на ремнях, — комментирует Евгений Ким. — Травмировался — плечо выскочило. Сейчас делает колесо смелости. Выступает без страховки. Номер тоже травмо­опасный.
— А тебе не страшно на ремнях? — пытаю мальчонку. — Это же высоко-высоко.
— Нау-у-учится, — заверяет Евгений Фритович. — Не боятся только идиоты.
И тут же директор цирка переводит разговор на другую тему:
— Купили новую фуру для обезьян, старая уже приходит в негодность, отремонтировать не смогли.
К хищникам мы заходим буквально на несколько минут. Пантера Мила нежно трётся о стену клетки, к которой подошёл хозяин.
— Раньше она меня опасалась, теперь мы стали друзьями, я её любимчик.
— Потомство не ждёте? — киваю на двух леопардов.
— Мы разведением не занимаемся. Беременную кошку не выпустишь на манеж. Пока малыши, она не работает, а потом придётся заново дрессировку начинать.
— А вы с ними как часто репетируете?
— Репетируем, если они плохо отработают на представлении. Я не вижу смысла взрослых животных, которые стабильно выступают, лишний раз гонять.
И вот мы уже под куполом цирка. Действительно, всё тут блестит новизной и красотой. В зале в общей сложности почти 900 мест.
— От лавок мы ушли. Народу нужен больший комфорт, — окидывает взором «окрестности» Евгений Ким. — Цирк — это такая вещь, которая постоянно требует денег. Как я и говорил, всё у нас новое. И вложил я в новый цирк миллионов 16, наверное. Только свет обошёлся в четыре миллиона, купол — около шести, зал — пять миллионов.
— А тот цирк куда дели?
— Отдал одному парнишке. Он мне раньше помогал. Сейчас пытается сам раскрутиться.
— Немножко развернётся — тоже купит новый цирк.
— Если повезёт, — следует многозначительная пауза. — Многое зависит в первую очередь от программы. Надо делать такую, чтобы зрителю хотелось прийти ещё раз. Хорошо, когда большое количество животных. Но ещё лучше, когда есть разнообразие. Номер с собаками у нас сейчас самый лучший в стране. С хищниками мы пока не на высоте. Годика два надо, пока я их поднатаскаю. Как только это случится, нужно будет Барсику искать замену, ему уже 13 лет. То одно, то второе, то третье. Я всю жизнь в цирке и не помню, чтобы ничего не приходилось делать. Сейчас я, конечно, меньше делаю что-то сам. Количество травм с возрастом всё-таки сказывается. Всё больнее и тяжелее. По утрам чувствуешь себя старым конструктором Лего — рассыпаешься по частям. Но ничего, работаю в удовольствие. Я всегда говорю: нам повезло, что мы совмещаем хобби и работу. Если бы я не ловил по-прежнему кайфа от цирка, то занялся бы чем-то другим.
— То есть не было сожаления, что не пошли во врачи, инженеры…
— Сожаления нет, но в нашем деле неплохо было бы быть ещё и врачом. А инженером… Я практик. Когда создаёшь новые конструкции, разработчики тебе объясняют: надо так. Я им: «Нет, так нельзя!» Знаю, как лучше — всю жизнь в цирке. Выступать начал с 20 лет, сейчас мне 53. Меня родители с детства пытались заманить на манеж. Отец же гимнаст, акробат был прям первоклассный, и меня учил. Но себя в цирке я тогда не видел. Вернулся на манеж только после армии. На первых порах было всё нормально, а потом… Отец меня раза три в неделю увольнял, возвращал, а куда деваться? — смеётся Евгений Фритович. — Я понимал, что работать всё равно необходимо. Ругались много, но всё по делу. С возрастом думаю, как бы самому таким же не стать — бескомпромиссным.
Отца в этом году не стало. Нет, не ковид. Мне кажется, ему просто стало неинтересно жить, надоело бороться. 80 лет. Цель потерял. В его жизни ведь было много разного. В пик 90-х и бандитизм, и рэкет, и прочее-прочее. Это же страшно, когда ты выскакиваешь с ружьём и начинаешь палить в разные стороны, чтобы незваные гости разбежались. Потом они пишут на тебя заявление: денег им подавай.

Герои из индийского кино?

— Там вольер для выгула собак. Здесь ламы, пони. Марта! — подходим к входу в один из вольеров. — Марта! Зита!
Марта и Зита, выясняется, — это ламы.
— Зита и Гита — как в индийском кино.
— Да, их две сестры. Зиту нам отдали, а Гита осталась в другом цирке. В Баку уехала, — разъясняет Евгений Ким. — Их кормить чем попало нельзя. Мы одну ламу так потеряли — съела целлофановый пакет, видимо. А Марта… В марте родилась, так и назвали.
Не дождавшись животных, заходим внутрь. Теперь уже становится ясно, почему ламы не услышали хозяина. Животные за обе щёки наяривают сено. Вместе с ними трапезничают и маленькие лошадки. Но стоит нам оказаться в поле видимости, как тут же про еду они забывают, устремляются к Евгению Киму.
— Иди ко мне, моя девочка, — гладит он одну из лам. — Эта хорошая. Даже не плюётся.
— Бывает и такое?
— Они же из семейства верблюдовых. Зита могла плюнуть от испуга, а эта ещё молодая дурёха, — кивает он на Марту.
Изучив хозяина, Марта направляется ко мне, старается обнюхать, присмотреться, понять, что это за чужак пришёл с непонятной техникой и пытается тут всех запечатлеть. Приходится прятать лицо и фотоаппарат от столь бесцеремонного внимания и, конечно же, сдерживать смех.
— У меня ничего нету, — хохочу я. — А пони как зовут?
— Тандер и Шед. Работают у нас давно. Но это не пони, это миниатюрная американская лошадь. Они ещё меньше пони. Но считают себя гордыми жеребцами.
— Заметно.
И вновь Евгений Фритович углубляется в подробности цирковой жизни. Слушать его можно бесконечно. Но надо же вопросы оставить и на следующий раз. Впрочем, будем надеяться, что эта встреча состоится чуть-чуть раньше, чем через семь лет, а поговорить точно будет о чём.

Александр ДУБРОВИН

Отдельный мир

Евгений КИМ:
— В цирке, чтобы стать хорошим артистом, требуется вкалывать. Не будешь работать с утра до вечера — результата не получишь. Цирк ленивых не любит.
Я не пошёл в цирковое училище, потому что меня там ничему научить не могли. Большинству цирковых детей нет в этом необходимости. У них в программе всё то же самое: растяжка, акробатика, гимнастика. Единственное, что там дадут — это история цирка. Но, опять же, сядь со стариками
и поговори. Они ещё лучше расскажут, чем в учебниках написано. И гораздо интереснее.
На реальных примерах с реальными людьми.
Взаимоотношения в цирке — это такие хитросплетения, «Санта-Барбара» отдыхает. У нас же как бы отдельный мир. Нас мало. Почти все друг друга знают. Если я не знаю кого-то, то знает кто-то другой из нашего коллектива.