Поздним вечером в маленькой комнатке на кровати с продавленным матрасом сидели мальчик и девочка. Мальчика звали Вовка, и было ему неполных десять лет, но из-за худобы и незначительного роста выглядел он на восемь с хвостиком. Девочку звали Ната. Ей недавно исполнился один год, и она мало чего понимала в своей пока ещё очень короткой жизни.
Спальня и одновременно детская была такой узкой, что до двери Вовка дотягивался, не вставая с кровати, поэтому, придерживая сестру, чтобы не упала, легко приоткрыл створки в соседскую комнату. В ней, нескромно называемой «залой», гуляла компания: тонко голосила тётя Маша с материной работы, шумели малознакомые Вовке мужики и басом гудел отец, от рассказов которого все хохотали, одобрительно стукались стаканами и гремели вилками, сгребая с тарелок остатки крупно резанных огурцов и помидоров, с претензией на кулинарный изыск густо сдобренных укропом.
Третий день здесь что-то отмечали и уже давно не помнили, по какому поводу праздник. Народ постоянно менялся, но веселье прерывалось только поиском денег на водку, у которых есть свойство быстро кончаться. И это опять случилось неожиданно. Отец, тщательно вывернув карманы и уточнив, что деньги там так и не появились, зашёл к детям. Пьяным и грустным от неудачи взглядом обвёл комнату с давно не белёными стенами, подсвеченными тусклой лампочкой без абажура, со старой кроватью и клеёнчатым ковриком над ней с неумело намалёванным северным оленем, бредущим невесть куда на странно выгнутых ногах, почему-то среди пальм и кипарисов.
У стены, на полке, старательно сколоченной Вовкой, где теснились учебники и тетради, стояла глиняная копилка — чей-то скромный подарок на день рождения. Мордастый поросёнок с румянцем во все щёки, с большим красным пятачком приветливо таращился весёлыми глазами-бусинками между книг. Отец потряс копилку, потом резко ударил об пол, быстро собрал деньги, сказал, что потом вернёт, и вышел.
Напуганная Ната заплакала, и Вовка никак не мог её успокоить. Он качал сестру на руках, уговаривал ласковыми словами, подслушанными у матери, и даже пытался петь колыбельную про «серенького волчка». В школе, на уроках пения, привычный по всему учитель почему-то просил Вовку лучше помолчать. Ната тоже не оценила старания брата и добавила рёва.
Полгода Вовка копил на удочку с японской катушкой. Ходил по соседям, что-то посильное делал, и люди, жалея, давали небольшие деньги, а некоторые просто говорили «спасибо». Мальчик уже несколько раз бегал в магазин под горой. Там долго разглядывал свою мечту, гладил блестящую катушку и представлял, как заткнёт за пояс всех друзей с их самодельными удочками. И теперь этого ничего не будет. Откуда у отца появятся деньги, если он не работает? В комнату, услышав плач дочери, заглянула мать.
— Почему ещё не спите? Быстро спать, полуночники!
Слово «полуночники» она выговорила не сразу, поэтому засмеялась, дала Нате соску и, пошатываясь, скрылась за дверью.
— Уснёшь тут, — вздохнул Вовка и, уложив сестру и погасив лампочку, приткнулся на узкую для двоих кровать.
Через щель в двери из «залы» пробивался свет, полосой падая на дальний угол. Там висела бабушкина икона с лампадкой на медной цепочке. Бабушка рассказывала, что иконе много лет и на ней изображена Богородица с Младенцем Иисусом, который, когда вырос, стал творить чудеса, но злые люди убили его. Он наш Боженька и сейчас живёт на небе, и если его попросить о чём-нибудь с чистой душой, то обязательно поможет. Бабушка вечерами зажигала лампадку и, стоя на коленях, молилась тихим голосом, под звук которого маленький внук и засыпал. Но милая бабушка умерла и огонёк больше не светил в ночи.
За дверью, наконец, затихло. Вовка осторожно, чтобы не разбудить уже уснувшую Нату, выскользнул из-под одеяла, поставил стул перед иконой и забрался на него. В лампаде на самом донышке оставалось немного масла. Мальчик тихо сполз со стула, прокрался в кухню за спичками и, неумело чиркая, зажёг фитилёк.
— Боженька, сделай так, чтобы мама с папой не пили эту гадкую водку, Ната не болела и я купил удочку с японской катушкой, — нашептал Вовка и потом, уже засыпая, всё смотрел на постепенно затухающий язычок пламени, на Богородицу, прижимающую к себе маленького Иисуса. И было так хорошо и спокойно, и казалось, что рядом сидит бабушка и гладит мягкой рукой по голове.
Утром сквозь сон Вовка слышал, как зачем-то заходил отец, но совсем его разбудила Ната своим лепетом. Осеннее солнце, легко пробиваясь сквозь сильно поредевшую ярко-жёлтую листву, обещало ясное и тёплое утро, редкость в конце сентября. Вовка сощурился навстречу золотому свету и свесил ноги с кровати. На полу валялись обломки разбитой копилки. Мальчик снова загрустил и тут увидел лампадку. Она с оборванной цепочкой лежала на подоконнике, а на месте иконы в углу торчал пустой гвоздь. И Вовка понял, зачем утром отец был у них в комнате.
Ещё весной, узнав про икону, к ним заглянул один человек. Появился он в посёлке недавно, построил дом, перевёз жену с сыном Игорьком — ровесником Вовки, дышать чистым воздухом, а сам мотался на красивой машине в город, где у него был какой-то антикварный магазин. Чем торгуют в таких магазинах, мало кто знал, но жили эти люди небедно, и их сын ходил в красивых джинсовых костюмах, свысока поглядывая на Вовкины застиранные штаны с вытянутыми коленями и футболку с чужого плеча. Вообще-то Игорёк был неплохим парнишкой и часто давал погонять на велосипеде или выносил попинать настоящий футбольный мяч.
Все называли Игорькова отца странным именем «Олигарх». Ну и ладно. Мало ли какие имена встретишь в жизни. Так вот — он тогда вместе с отцом топтался перед иконой, говорил про какой-то XVIII век, что надо свозить уточнить. И может купить её прямо сейчас. Но бабушка замахала руками, и два здоровых мужика отступили. А отец, провожая гостя до калитки, что-то обещал «Олигарху», заглядывая в лицо.
И вот... мальчик смотрел на опустевший угол, на тонкую паутинку, свисающую с гвоздя, и вспоминал бабушку, её добрые глаза и ласковый голос.
А за стеной разгорелась очередная гулянка. Вовка обложил Нату подушками и вышел из комнаты. У стола сидел отец с одноногим Петровичем. Когда-то они вместе работали и у того было ещё две ноги. Потом пьяный Петрович отморозил одну и сделался инвалидом, но сильно из-за этого не переживал. Получал от государства какую-то пенсию, быстро просаживал её в пивнушке, а потом шастал по гостям весь в синяках и ссадинах: нога-то осталась одна, а костыли служили не очень надёжной опорой, если он под градусом и на двух ногах устойчивостью не отличался. Кстати, раны на лице могли легко появиться и из-за буйного и ехидного характера инвалида.
Петрович громко стучался к знакомым, кричал: «Встречайте, отморозок пришёл!» — и не обижался, если получал от ворот поворот — ведь всегда найдутся люди пожалеть, покормить и даже рюмочкой обрадовать для аппетита. Сегодня он, с забинтованной головой и «фонарём» под глазом, считал себя желанным гостем у отца, немного разбогатевшего и сильно подобревшего от водки и от не частой за этим столом обильной закуски. Петрович долбил костлявым и коричневым от вечного загара кулаком по столу и укорял отца:
— Продешевил ты, Васька, икона стоит много дороже!
Порывался встать, воткнув в подмышки не раз гнутые от падений костыли, и идти разбираться, но отец осаживал его на стул, совал в одну руку стакан, а в другую колбасу на вилке.
— Гуляй, Петрович, за всё заплачено! — куражился отец и, увидев Вовку, поманил его к себе. — Кушай, сынок. Вот — колбаска, вот — сыр.
И положил толстые ломти на кусок хлеба. Мол, чего жалеть, ещё купим.
Мальчик немного постоял у стола, потом взял угощение и вышел на крыльцо. Мать успела забрать Нату и кормила её на ступеньках. Вовка устроился рядом и, подперев рукой голову, сжевал бутерброд. Потом сходил на кухню и запил тёплой водой из чайника.
— Мама, зачем продали бабушкину икону? — глухо спросил мальчик.
Задремавшая на солнышке мать вздрогнула:
— Не видела я, когда он её выносил, а то бы не дала, — и тихо попросила: — Сходи, Вова, погуляй с Натой. Возьми коляску и принеси одеяло.
Эту чудо-коляску Вовка собирал из разного металлолома. Прикрутил проволокой спинку и сиденье из обрезков фанеры, обклеил их поролоном для уюта. Коляска нещадно скрипела и гремела на ходу всеми давно изношенными деталями, но, за неимением лучшей, сильно выручала. Нату посадили, накрыли стареньким одеяльцем и привязали куском верёвки, чтобы случайно не выпала. Вовка катил сестру по улице и думал, как вернуть икону.
«Надо достать денег и выкупить её. Рублей сто должно хватить — не может старенькая, потресканная икона стоить больше. Пойду к бабе Груне и попрошу у неё. Потом отработаю — ей надо копать картошку», — решил он.
Вовка открыл калитку и закатил коляску во двор к соседке. Та вешала сушить бельё и приветливо кивнула детям.
— Баба Груня, дай, пожалуйста, сто рублей в долг. Я отработаю, в выходные буду картошку копать.
«Поди, родители прислали. Совести у людей совсем не осталось. Ведь была же добрая семья. Вот что проклятая водка делает», — думала сердобольная соседка, разглядывая нежданных гостей и с горечью замечая их серую неухоженность.
— Мал ты ещё картошку таскать.
— Мне скоро десять лет будет, — заволновался мальчик.
— Что ты такой мелкий вырос, Вова? — с сомнением посмотрела на него баба Груня. — Да на выпивку я и не дам.
— Это мне надо, дело важное.
— Какие у тебя могут быть дела — у шпингалета малолетнего?
— Хочу бабушкину икону вернуть. Папа «Олигарху» продал.
— Это «Иверскую», что ли? Эх, Вова, Вова, на такие деньги только литр молока можно купить. И немного ещё на хлеб останется.
Но было что-то такое в глазах мальчика, что заставило соседку сходить в дом, вынести деньги и заодно угостить детей пригоршней домашних пряников.
— Ну, езжайте. Некогда мне с вами лясы точить. Про картошку — не знаю, а чем-нибудь поможешь, подходи, — сказала и выкатила коляску за ворота.
— Спасибо, баба Груня, я ой какой трудолюбивый. Дома без меня как без рук — и посуду мою, и полы, и много ещё чего делаю, — тараторил Вовка, выходя следом.
...Особняк «Олигарха» издалека выделялся среди других домов своим двухэтажным ростом, стенами из красного кирпича и фигурной крышей с флюгером в виде кораблика, летящего на всех парусах. Площадка вдоль забора до самых ворот была залита редким в этих местах асфальтом. Сельчане, проходящие мимо, норовили непременно прогуляться по нему и почувствовать себя хоть ненадолго городскими жителями, у которых этот асфальт на каждом углу. Вовка не был исключением, и коляска, безжалостно скрипя и виляя колёсами, побежала резвее.
Вовка затормозил возле высоких ворот. Бородатая голова в бейсболке удивлённо выглянула из калитки, затем показался весь человек. Это был «Олигарх» — по-летнему в майке, туго натянутой на круглом животе, в шортах и тапочках на босу ногу. На руках у него сидела ушастая псина с большими выпуклыми глазами и тонкими лапками. Ната радостно загукала при виде такого чуда, и бородач с интересом покосился на девочку.
— Дяденька, верните, пожалуйста, икону!
И Вовка, глотая слова и сбиваясь, начал говорить про бабушку, папу с мамой, про Богородицу и Иисуса, и про деньги, которые протягивал на ладошке. Человек, опустив собачку на землю, взял сторублёвку, зачем-то разгладил её на коленке, сложил аккуратно, снова разгладил и подал обратно. Он смотрел на бледного от переживания мальчугана в замызганной кепке и в старой курточке с заштопанными локтями, на его большеглазую сестрёнку, укутанную голубеньким одеяльцем и привязанную бельевой верёвкой к кривобокой коляске с разными колёсами — и что-то перевернулось у него внутри. И стало тоскливо и жалко эту мелюзгу, у которой жизнь начиналась не так, как надо: не с ласкового слова перед сном, а с пьяного шума за стеной, не с доброго утра, а с похмельных разборок родителей. Мальчик мечтает всё изменить, верит в это, ну и славно.
Человек, прихватив собачку, ушёл и вскоре вернулся с иконой, завёрнутой в бумагу в одной руке, другой рукой он толкал перед собой нарядную и почти новую коляску с мягким сиденьем и широким козырьком от непогоды.
— Держи, малец, и передай отцу — пусть зайдёт ко мне. Работу хочу предложить. Только чтобы трезвый был.
— Спасибо, дядя «Олигарх», — сказал Вовка и неожиданно низко поклонился, как кланялась бабушка, когда кого-то благодарила.
— Какой я олигарх. Меня дядей Сергеем зовут, — дрогнувшим голосом пробормотал тот и положил руку на худенькое плечо мальчика.
Счастливый Вовка шагал в сторону своего дома. Ната сидела в замечательной коляске рядом с бабушкиной иконой и, подскакивая на кочках, весело смеялась вместе с братом. Уже возле поворота догнал их Игорёк на велосипеде, смущённо сунул футбольный мяч, сказал: «Насовсем». И, поднимая пыль и сверкая спицами, умчался вдоль улицы.
По дороге брат с сестрой заехали к соседке вернуть деньги. Та обрадовалась коляске с иконой и похвалила довольного мальчика.
— Это дядя Сергей подарил, который «Олигарх», — объяснил, чтобы было понятно, Вовка и, лихо развернувшись, зашагал дальше, потом оглянулся:
— Я всё равно помогать буду. Ты, баба Груня, только позови.
Дома мать, бережно прижимая к себе икону, заахала над коляской и удивилась мячу, который Вовка сразу стал гонять по кругу, пытаясь проделать разные футбольные штучки. Припухший со сна отец ничего не сказал, зачерпнул ковшом воду из ведра, громко глотая, выпил и, пряча глаза под бровями, отправился в сарай, где вскоре виновато заширкала пила и застучал топор.
Вечером, после школы во вторую смену и выученных уроков, Вовка наконец лёг в кровать. Рядом в разложенной коляске сладко сопела Ната, а в углу, украшенном вышитым ещё бабушкой полотенцем и бумажными цветами, висела икона с зажжённой под ней лампадкой. И, почти засыпая, мальчик смотрел на мерцающий огонёк и шептал свои главные просьбы. И уже снилось ему, что идёт он по зелёному лугу, усыпанному цветами, а навстречу спешат нарядные и красивые мама с удочкой в руке и папа с Натой на плечах. Сестрёнка тянет к брату свои тонкие ручки, а с высокого неба из-за белого облачка смотрят Богородица с маленьким Иисусом и улыбаются.

Владимир ПОПОВ
Абакан



Просмотров: 1016